- Охоту? – спрашивает Тру. Он смотрит на перепачканного сажей брата. – Так вот, что они делают!
- А что они делают? – настораживаюсь я.
- Отрезают нас огнем от материка. Сбежать можно только по воздуху или воде.
- Камеры засекли дым, - поясняет Тра. – Мы поехали проверить в чем дело и затушить огонь, но потратили кучу времени на то, чтобы скрыться от ангелов. Пожар вышел из-под контроля. Мы вернулись с докладом для Оби, а…
Плохи наши дела.
Землетрясения разрушили мосты, лодок у нас мало, самолет еще надо найти, и даже тогда убраться отсюда успеют совсем немногие. Полуостров полон людей.
Раз до заката ангелы не придут, время бежать есть. Это если они действительно не придут.
- Огонь распространяется в направлении севера, - говорит Тру. – Нас будто сгоняют в кучу, отрезая пути к отступлению.
- Так и есть, - соглашаюсь я. – Сбивают нас в стадо. Им же нужно на кого-то охотиться.
- И что, покоримся судьбе? – кто-то кричит из толпы. – Просто дождемся смерти?
- Неужели, все что мы можем – это прятаться и молиться, чтобы нас не нашли? – В голосе слышится гнев.
Начинается галдеж: все спорят, перебивая друг друга.
И тут раздается смущенный возглас:
- Заберет ли кто эту девочку?
Все оборачиваются на того, кто задал вопрос. Худой мужчина с перебинтованной рукой и плечами. Рядом с ним две малышки лет десяти.
Мужчина прячет одну за спину, а вторую подталкивает вперед.
- Я не смогу кормить ее и защищать, если снова придется скитаться.
Обе девочки разражаются слезами. Та, что за спиной, напугана не меньше той, что прошла в толпу.
Кто-то глядит на нее с состраданием, кто-то приходит в ужас, но даже те, кто сочувствует, не спешат брать ответственность за беспомощного ребенка. За порогом лагеря Сопротивления все либо охотники, либо жертвы – слишком опасное время.
Но не каждого тронула эта сцена. Есть и такие, кто изучает малышку холодными липкими взглядами. В любую секунду один из них может поднять руку...
- Вы бросаете дочь? – Я потрясена.
Мужчина качает головой.
- Ни за что! За кого вы меня принимаете? Эта девочка – дочь моего приятеля, мы поехали в Калифорнию на каникулы и взяли ее с собой. Это было как раз накануне Нашествия.
- Что ж, значит теперь вы одна семья, - говорю я сквозь зубы.
Растерянный отец оглядывает лица собравшихся.
- Я не знаю, что еще делать! Мне ее не сберечь, не прокормить… Ей будет лучше с кем-то еще. Или я просто ее оставлю. Мне нужно заботиться о семье. – Мужчина прижимает к себе родного ребенка, пряча ее от любопытных взоров. Девочка горько плачет.
- Она тоже твоя семья, - цежу я, дрожа от гнева.
- Слушайте, я старался! Все это время! – кричит отец. – Но больше так не могу. Я не знаю, как выживу сам и как защищу дочь. У меня опускаются руки. Я иду на крайние меры, чтобы спасти себя и своих близких.
Себя и своих близких.
Я вспоминаю мужчину, которого Пейдж нашла в магазине. Что случилось с людьми? Если мы разругаемся и разойдемся в разные стороны, то скоро и сами будем лежать в темноте, и никто нас не найдет, не предложит свою помощь. Мы будем медленно умирать, а потом нас просто съедят.
У того мужчины осталось только одно – карандашный рисунок ребенка, которого он любил. И тут я понимаю: этот мужчина, его дитя и моя сестра – звенья одной цепи, части большой паутины, имя которой семья. Вот что спасло мужчину от острых зубов Пейдж. Вот что напомнило ей о том, что нельзя сдаваться, что надо бороться за человечность.
Наконец я поняла, что Оби пытался сказать. Эти люди – уязвимые, вздорные, невыносимые люди – тоже моя семья. Я готова его проклясть за то, что он вызвал во мне эти чувства. Мне хватало проблем с мамой и Пейдж. Но я не могу спокойно смотреть на то, как люди, мои люди, ссорятся и разделяются, умирают и рвут друг друга на части в процессе.
- Мы тоже твоя семья. – Я повторяю слова Оби. – Ты не один. И ее мы тоже не бросим. – Я киваю в сторону дрожащей от страха девочки: она стоит посреди двора и никто к ней не подходит. – Сделай вдох. – Так со мной говорил отец, когда я срывалась и психовала. – Успокойся. Мы справимся с этим.
Люди глядят на меня, затем на остатки Сопротивления. На их лицах сотня эмоций.
- Вот значит как, да? – начинает один из борцов за свободу. – А кто же спасет нас? Кому хватит сил и безрассудства объединить народ, в то время как мы расшибаем лбы о врага, которого не победить?
Ветер треплет одежду на мертвецах.
- Я.
Неужели я это сказала? Не только сказала – поверила.
Никто надо мной не смеется, но эти пристальные взгляды… и пауза довольно затянулась.
Я пожимаю плечами. Говорить о себе как-то неловко, но надо.
- Я знаю об ангелах больше, чем кто-то из ныне живущих. И у меня есть… - Ах да, Мишутки-то больше нет. – Я подружилась… - С кем? С Раффи? Или Хранителями? Они же сегодня будут на нас охотиться. – Что ж… мне повезло с семьей.
- Мозги и семья, - резюмирует мужчина с глубоким порезом на голове. – В этом твоя суперсила?
- Мы можем пойти каждый своей дорогой и умереть в одиночку. – Мой голос становится тверже, тон холоднее и жестче. - Или останемся вместе и примем последний бой.
Я поведу за собой сопротивленцев Оби. Вернее, то, что от них осталось. Хочу я того или нет.
- Мы не станем бежать по углам и не станем играть в прятки, мы объединимся. Сильные и здоровые помогут слабым и искалеченным. Мы поищем самолеты, соберем все лодки в пределах залива и начнем переправлять людей на другой берег, в округ Марин. Нам нужны добровольцы, чтобы вести катера или грести на веслах.